Байловка 2-я (Тамбовская область)

Малая Родина
 
Ни Родину, ни мать не выбирают,
Мы к ним приходим, воле вопреки.
Они тебя готовят и рожают,
Им нет цены, их корни глубоки.

В жизни у каждого из нас есть две святыни: мать и Родина, и они остаются с нами навсегда, куда бы не занесла нас судьба. И это аксиома. Но, как иногда случается в жизни многих людей, родная мать по злому умыслу или по воле рока может исчезнуть с горизонта человека на длительный период или навсегда. Тогда, как правило, на помощь сироте приходят другие, и не редко заменяют родную. То же самое происходит и при потере людьми малой Родины, как называют любимый город, родное село или милый сердцу посёлок, в котором прошли детство, юность, и которые остались с тобой и как мать, и как большая Родина на всю жизнь. Наше поколение пережило страшные потрясения. Это и десятки больших и малых войн, это и послевоенные голод и разруха, и, наконец, чумная горбачёвская перестройка. Эти катаклизмы, как ураган, срывали людей с места, рвали по живому семейные узы, натравливали кровных родственников один против другого, разбрасывали людей по всему земному шару. Часто единственной соломинкой в этом ужасном море жизни становилась «малая Родина».

Именно такой «соломинкой», поддерживающей наплаву, для меня и всей нашей семьи стало село Байловка. Ураган Великой Отечественной войны в 1941 году сорвал с места, разбросал по всему свету, наше некогда крепкое, дружное семейство, жившее в Подмосковье. Отца с первых же дней войны проглотила война, мать, Загородникова Александра Алексеевна, с семерыми детьми была отправлена в эвакуацию в Ташкент, но не доехала. На станции Вёрда  эшелон с беженцами был разбит фашистскими штурмовиками. Раздетые, разутые дети и мать с одним узелком в руках, в котором были документы, заслышав вой сирены, выскочили из вагона и сумели спастись. Первым прибежищем многодетной семьи стало село Александровка, но там жизнь семьи не сложилась, и ей пришлось переехать в село Байловку, где в то время жила сестра мамы, Чистоколова Екатерина Алексеевна, со своим мужем и четырьмя детьми.

Байловка с первых же дней поразила моё воображение и местом дислокации, и ландшафтом, и школой, и людьми. Если в селе Александровка не было ни реки, ни леса, то село Байловка располагалась на правом берегу полноводной реки Кашмы. Сразу за огородом, который прилегал к нашему подворью, расстилалась водная гладь, но это были не река и не озеро. Это были последствия половодья. Почти каждую весну вода в Кашме поднималась на полтора-два метра и заливала луг шириной около 400 метров, пополняла огромное озеро, раскинувшееся на сотни метров, преодолевала невысокий вал, преграждавший путь талым водам к селу и частенько устремлялась к фундаментам домов, заливая погреба и подполья. Через полторы-две недели талые воды уходили, и вал становился для них преградой. Иногда эта вода держалась до майских праздников и дольше. Залитый водой участок превращался в мелководный пруд, заросший тальником, и до средины лета кишевший мелкой рыбой и лягушками. А вдали, за рекой темнела огромная полоса леса.

Точнее, Байловка была не одна. И по расположению, и по административному подчинению было две Байловки, разделённые огромным садом-парком, в  центре которого стоял огромный барский дом, возле которого был огромный высохший пруд. В детстве мы часто играли на площадке, которая когда-то была дном пруда. Когда мы пытались доказать взрослым, что это дно пруда, они поднимали нас на смех. Однажды я возвращался домой через парк и запнулся за какой-то выступ. Когда я присмотрелся к нему, я понял, что это нос лодки. Я добрался до дома взял лопату и вернулся в парк. Младшая сестра Вера, очень сообразительная девочка, сразу поняла, что лопата извлечена не зря, и добилась, чтобы я взял её с собой. Когда мы раскопали находку, это действительно оказалась плоскодонка, в которой лежала полусгнившая охотничья «двухстволка». Барский сад делился на две части широкой аллеей, по сторонам которой стояли красавицы сосны. Вступив на аллею со стороны Первой Байловки, человек невольно замедлял шаг или даже останавливался. Его взору представлялась изумительная панорама: златоглавая церковь в обрамлении зелёных деревьев, с золотистыми стволами. Вот как выражает свои детские впечатления от Байловки выпускница Байловской средней школы 1958 года, поэтесса Ежова Вера:

Мне тебя не хватает, родная Россия,
Колосящихся нив и безбрежных полей,
Шири звёздных небес и озёр твоих синих,
Облаков белоснежных Отчизны моей.

Месяц робко парит над родимым селеньем,
Струи речки бегут, еле слышно звеня,
Песня вольно плывёт где-то там, в отдаленьи,
И гармошка поёт, знобко душу маня.

Мне тебя не хватает, святая Россия,
Благозвучных церквей, золотых куполов,
Шири звёздных небес и озёр твоих синих,
Терпко пахнущих трав и зелёных лесов!

Вторая Байловка была самостоятельной административной единицей. Она имела свой сельский совет, среднюю школу, дом культуры или нардом, как называли его местные жители, кинотеатр, больницу, спиртовой завод, совхоз, лесопилку, маслозавод, водяную мельницу и множество других мелких предприятий. Первая же Байловка ничего этого не имела и являлась колхозной деревней, административно подчинённой Волхонщинскому сельсовету.

Около двухсот лет тому назад, как утверждают историки Байловской школы, место, на котором располагались обе Байловки, облюбовали помещицы, сёстры Варвара и Елизавета Кайкаровы. Они заказали  проект села архитекторам из Петербурга. 10 лет на холме возводилась помещичья усадьба, которая была спроектирована таким образом, чтобы сёстрам было удобно добираться и до первой, и до второй Байловки. Одновременно у подножья холма в расстоянии километра друг от друга возводились дома для челяди и крепостных крестьян. Но сёстрам Кайкоровым недолго удалось прожить в своих хоромах. Вскоре во владение сёлами и помещичьей усадьбой вступила Параскева Ланская, родственница полковника Ланского, второго мужа красавицы Натальи Гончаровой, согласившейся стать его женой после гибели на дуэли великого русского поэта А. С. Пушкина.

Мне довелось пожить и в Первой, и во Второй Байловках. Особенностью Первой Байловки было то, что в ней сохранились традиции первых поселенцев. В ней жили крестьяне, связанные родственными узами и одинаковыми фамилиями. В ней, как в капле воды, отражалась вся история государства Российского. В одной семье можно было познакомиться с приверженцами и «красных», и «белых», а то и «зелёных». Так, например, было в семье Котяшовых, где отец был зажиточным крестьянином и во время революции держал по отношению к властям нейтралитет; старший сын служил в Белой армии, младший – в РККА, а средний сын был «зелёным», то есть не хотел служить ни белым, ни красным, и даже в банде Антонова тоже служить не хотел. Просто скрывался в дремучем лесу, который рос в километре от берега реки Кашмы, на противоположном берегу которой было его родное село. Оно тянулось в один ряд вдоль реки. Окна домов смотрели на изрезанный оврагами холм, а дворы, набитые мычащей, хрюкающей и блеющей живностью выходили своей тыльной стороной на огороды и заливной луг. Каждую вёсну река Кашма разливалась так, что заливные луга превращались в садки, кишевшие рыбой. Это природное явление, которое нынче средствами массовой информации подается не иначе, как « стихийное бедствие», нам, оголодавшим за зиму, было «манной небесной». Иногда вода доходила до фундаментов домов. 

Население Второй Байловки было значительно разбавлено пришлым людом. Наличие множества предприятий привлекало рабочую силу из ближайших сёл и деревень, а также имелась крупная прослойка интеллигенции из разных городов страны. Это были учителя средней школы, врачи и медсёстры, администрация спиртзавода, лесопилки и маслозавода. При этом местные жители принимали пришельцев из других городов и весей весьма радушно. Это мы почувствовали с первых же дней жизни на новом месте. Несмотря на бунтовщицкую славу тамбовских мужиков драки даже среди детей были большой редкостью. Воровства, несмотря на послевоенную нищету, не было вообще. Уходя из дома, можно было дверь не запирать. Достаточно было только каким-нибудь лёгеньким замочком или щепочкой обозначить, что дома никого нет. Более того, в  селе, где почти без перебоев работал спиртзавод, выпускавший по две тысячи литров спирта в день, не было алкоголиков. Нет, отдельные выпивохи были, которые могли выпить в субботу и появиться в нетрезвом виде в нардоме. Алкашей не было.

Не знаю, то ли добрые нравы байловчан, то ли вся Русь в те времена имела добрый нрав, но мы, пришельцы из столицы, никогда не чувствовали себя чужими. Особенно поражала доброта и безграничная любовь учителей к своим питомцам. Моим первым учителем в Байловке был директор начальной школы Первой Байловки Перов Василий Кузьмич. Это был начитанный, высокопрофессиональный учитель, который мог ответить на любой вопрос ученика. Он одновременно вёл занятия в двух классах (во втором и в четвёртом) в одной классной комнате и умудрялся добиваться и хорошей дисциплины, и высокого уровня знаний. Он был не только хорошим учителем, но и хорошим агрономом. Приусадебный участок школы мог поспорить по ассортименту, количеству и качеству овощей, выращиваемых на нём, с каким-нибудь подопытным участком селекционного института. У него по штату в школе были и сторожа, и истопники, но он никогда не пользовался их услугами и сам выполнял все работы по уходу за домашним скотом и огородом.

Когда наша семья переехала в Первую Байловку, я уже перешёл в 4 класс. Мой старший брат, Виктор, уже учился в седьмом классе. Поскольку в Первой Байловке была только начальная школа, то уже на следующий год я перешёл учиться в среднюю школу Второй Байловки. Директором школы был Николаев Иван Сергеевич, которого в том же году сменил Висков Николай Сергеевич. К сожалению, у Вискова я не учился и не могу оценить его по достоинству. Единственно, что могу сказать: Висков был рафинированным интеллигентом и неплохим организатором. С Иваном Сергеевичем Николаевым мне пришлось общаться более плотно, так как он жил недалеко от нашего дома. Со мной в одном классе училась его дочь Нина Николаева, умная, талантливая девочка. Она уже в четвёртом классе писала прекрасные стихи. Она очень любила своего отца и очень тяжело пережила трагедию, постигшую её семью. Её мама умерла во время родов, произведя на свет двоих мальчиков-близнецов. Иван Сергеевич очень любил свою жену. Её смерть потрясла его. Видимо, поэтому вместо Ивана Сергеевича, назначили нового директора школы. Зато с учителями основных дисциплин знаком не понаслышке.

Наиболее примечательными личностями из них были Алексей Максимович Пучков и его жена Любовь Петровна. Он преподавал алгебру, геометрию, тригонометрию и черчение, он умел так захватывающе и доступно излагать самую сложную тему, что не понять его было просто невозможно, а если и находились особо непонятливые, он не жалел своего личного времени и совершенно бесплатно проводил с ними дополнительные занятия. Он был очень эмоциональным человеком, но никогда не срывался и не унижал учеников. Не менее талантливым педагогом была и его жена Любовь Петровна Пучкова, но, в отличие от Алексея Максимовича, она часто срывалась и могла восстановить против себя весь класс. И было, от чего срываться. Она преподавала немецкий язык. Только что окончилась война с немецко-фашистскими захватчиками, на которой полегли 385 байловчан, призванных защищать свою Родину, а ещё 115 их отцов и дедов вернулись с войны нафаршированными осколками или без рук, или без ног. Их дети и внуки не хотели учить язык фашистов. Любовь Петровна умудрялась убедить их всё-таки добросовестно учить немецкий. После каждого срыва она извинялась перед учениками, и дети прощали её.

Особым уважением в Байловской школе пользовалась самая пожилая в то время учительница русского языка и литературы Шилко Зоя Александровна. Ей было 50 лет, из которых она 34 года проработала учителем. Не имея специального педагогического образования, она обладала исключительной эрудицией, наизусть знала классиков русской литературы. Никогда не пользовалась никакими «шпаргалками». Проводя урок русской литературы она умела так заинтересовать учеников, что самые тупые и нахальные сидели с открытыми ртами. Она почти никогда не наказывала учеников, но умела повлиять на провинившегося так, что его совесть становилась его главным судьёй.

Не менее примечательной личностью в школе был учитель физики Ежов Степан Филиппович. Это был прекрасный специалист, тонкий психолог и юморист. В нашем классе был переросток Толя Зварыкин. По какой причине 17-летний парень оказался в обществе 13–14-летних пацанов, я не знаю. Но точно знаю, что он здорово переживал, что мы, зелёные подростки, лучше соображаем и пользуемся уважением учителя. Однажды, чтобы «подмочить» нашу репутацию, он  пригласил нас отметить его день рождения. Он принёс бутылку водки и какую-то закуску. Мы категорически отказались пить в классе. Тогда он повёл нас в какой-то сарай и правдами и неправдами уговорил выпить по стаканчику водки. Мы быстро захмелели, и Толя предложил нам спеть популярную в то время песню из фильма «Дело было в Пенькове». При этом он изменил слова песни, придав им приблатнённый смысл. Мы, возбужденные и охмелевшие, дружно горланили популярную песню, с удовольствием перевирая её слова. На другой день у нас был урок физики. Степан Филиппович вызвал меня к доске и вместо вопроса по теме спросил:
– Куда там «Для такого объясненья» вы вчера стучались?
Я залился краской с головы до пят и не мог вымолвить ни слова.
–Садись! Двойка, – подвёл итог Ежов.

Больше мне отмечать дни рождения в таких пикантных местах никогда не хотелось. Тем более, спустя несколько дней, я узнал, что никакого «дня рождения» у Толи не было, и сарай, где мы распивали водку, находился рядом с домом Степана Филипповича.

После окончания школы я стал военным моряком, служил на Балтике, на Северном Флоте, на Краснознамённом Тихоокеанском флоте, в 5 эскадре в Средиземном море, на Чёрном море и на Северном Урале. Несколько лет тому назад я наконец-то, по приглашению однокашницы Нины Лазутиной, сумел посетить родные места. Изменения, которые я нашёл в родных местах, меня буквально потрясли. Вместо широкой грейдерной дороги, соединявшей Первую и Вторую Байловки – узенькая тропинка, заросшая кустарником и тёрном. Огромный барский сад превратился в дремучие заросли. Ни от школы в первой Байловке, ни от дома, который когда-то купила мама, не осталось и следов. На их месте растут огромные деревья и кусты. Не осталось следа и от дома, который я построил своими руками под руководством деда Степана Новоторика перед уходом на службу, который стоял на вершине холма недалеко от совхозной фермы во Второй Байловке. От школы, в которой мы учились, остались жалкие воспоминания. Правда в центре села выросла двухэтажная красавица-школа, в которой учится всего 97 человек. Когда я выпускался из школы, в ней училось около 400 человек.

Значительно сократилось и количество домов во Второй Байловке, да и как им не сокращаться, если спиртовой завод, когда-то главное бюджетообразующее предприятие села, выкуплен представителем республики Саха, совхоз приказал долго жить, маслозавод, который выпускал уникальное масло, закрыт. Запах и вкус этого масла я помню до сих пор. Ведь оно готовилось из топлёного молока лучших коров племенного стада. Конечно, я не берусь судить, кто виноват в медленном умирании российского села. Пусть этим занимаются социологи, но малая Родина будет всегда жить в наших сердцах.

Пётр Чванов